Почему я так уверенно говорю? Потому что сама прошла этот путь и на себе испытывала все те мучения, что и перечисленные выше герои. Это началось еще в раннем детстве. Как и все дети, я радовалась и играла во дворе, но порой бывали моменты, когда какой-то беспричинный ужас, тревога и отчаяние накрывали меня с головой.
Я была сыта, одета, накормлена. Никогда не была физически одна, росла в полной семье. Но когда ты окружен людьми, с которыми нет настоящего контакта и близости, ты только острее чувствуешь боль одиночества. Мной никогда не интересовались (кроме того, хочу ли я есть и сделала ли уроки). Помню, лет в восемь-девять я часто задавалась вопросом: «Интересно, все ли испытывают периодически весь этот кошмарный ужас или только я?» И внутренне пыталась себя успокоить, что, наверное, да, я же не какая-то уникальная.
Но на тот момент я была не права. Все чувствуют по-разному и с разной интенсивностью, поскольку эмоциональный диапазон у всех различный. И люди с ПРЛ — это как люди с ожогом третьей степени: у них просто нет «эмоциональной кожи» и они настолько остро испытывают все чувства, что порой это совершенно непереносимо.
Уже в подростковом возрасте я поняла, что я не такая, как большинство: мне с трудом удавалось встроиться в школьные коллективы. Все вокруг казались такими легкими и беззаботными, а мой мир представлял сплошные внутренние терзания, контрасты и раздробленность. Каждое расставание с молодым человеком было для меня настолько болезненным, что казалось — умираю я сама, часть меня.
На удивление, это сочеталось с даром настраиваться на других людей и тонко их чувствовать, для всех друзей я была психологом, поэтому еще в 15 лет решила, что обязательно стану им. Но прежде чем попасть в эту профессию, мне пришлось пройти путь преодоления собственной пограничности. Через годы терапии, тренингов, курсов, интенсивов, обучения и собственной внутренней работы, создания своего метода.
Самым ярким ресурсным чувством, дающим много надежды, для меня было то, что я узнала о существовании этого расстройства и о том, что с ним что-то можно делать. Когда я поняла, что таких, как я, много и что это поддается коррекции, моя жизнь перевернулась. Появилась потребность рассказать об этом как можно большему количеству людей.